Читаем без скачивания Муха [= Муха с белой головой / The Fly (La Mouche)] - Джордж Ланжелан

Шара смог обнаружить только один факт, не совпадавший с показаниями Элен — было доказано, что молотом она пользовалась не один раз, а дважды. Этот явный дефект в каменной стене обороны Элен виделся брешью, которую комиссар мог бы расширить. Но моя невестка, в конце концов, ее заделала, сознавшись:

— Ну хорошо, я солгала. Я дважды включала молот. Но не спрашивайте почему — я не могу вам объяснить.

— Это единственное ваше… неправильное показание, мадам Деламбр?

— Да, единственное. И вы это знаете, месье комиссар.

К своему огорчению, Шара понял, что Элен могла читать его мысли, как открытую книгу.

Наверно, следовало известить комиссара, но ведь он непременно стал расспрашивать Анри… Еще одно не прибавляло мне решительности — смутное чувство страха. Я боялся, что комиссар примется искать и найдет муху, о которой говорил Анри. И это сильно меня беспокоило, потому что должным образом объяснить свой страх я не мог.

Андре, конечно же, не походил на рассеянного профессора, который гуляет под проливным дождем со свернутым зонтиком. Брат был обычным смертным, с острым чувством юмора, любил детей и животных и не мог переносить чужого страдания. Я часто замечал, как он бросал работу и засматривался на парад местной пожарной команды или гонку велосипедистов в «Тур де Франс». Случалось, даже ходил за приезжими циркачами по всей деревне. Ему нравились игры, где требовалось логическое мышление и точность — бильярд, теннис, бридж и шахматы.

Как тогда объяснить его смерть? Что могло заставить Андре положить голову под молот? Какое-нибудь глупое пари или проверка личной храбрости исключались. Мне виделись только два возможных объяснения смерти Андре. Или он сошел с ума, или же у него причина позволить жене убить себя таким странным и ужасным способом. Какова же роль Элен? Не могли же они сойти с ума вместе!

Решив в конце концов не говорить комиссару о невинных откровениях племянника, я подумал, что лучше мне самому расспросить Элен.

Казалось, она ожидала моего прихода: как только я назвал себя и был допущен в приемный покой, то Элен сразу же появилась там.

— Я хотела показать тебе свой сад, — объяснила она, увидев, что я смотрю на пальто, наброшенное ею на плечи.

Как «разумной» пациентке, Элен разрешали в определенное время выходить в сад. По ее просьбе, ей выделили небольшую клумбу, где она могла выращивать цветы, а я послал невестке семена и несколько кустов роз. Она направилась к грубой деревянной скамейке, недавно поставленной рядом с этой клумбой. Пытаясь нащупать правильный подход к разговору о смерти Андре, я сидел и чертил на земле рисунки концом зонтика.

— Франсуа, я хочу спросить тебя кое о чем, — начала Элен.

— Все, что в моих силах, Элен.

— Нет, я просто хочу знать, долго ли живут мухи?

Я посмотрел на нее пристально и уже собирался было сказать, что несколько часов назад ее сын задал мне точно такой вопрос… Но тут до меня дошло, как можно именно завязать разговор, и может быть, даже нанести мощный удар, настолько мощный, чтобы пробить стену ее обороны, разумной или безумной.

Внимательно наблюдая за невесткой, я сказал:

— Я не совсем уверен, Элен, но муха, о которой ты спрашиваешь, сегодня утром залетела в мой кабинет.

Несомненно, я нанес потрясающий удар. Она так резко повернула голову, что я услышал, как хрустнули ее позвонки. Элен открыла рот, но не произнесла ни слова: только глаза, казались, кричали от ужаса.

Конечно, комиссар воспользовался бы таким преимуществом и не дал бы ее времени на раздумье. Все, что мне удалось, и то с большим трудом, так это сохранять невозмутимый вид. Оставалось лишь надеяться, что оборона Элен будет разрушена и дальше.

Должно быть, она долгое время не дышала, потому что внезапно судорожно вздохнула и закрыла рот руками.

— Франсуа… Ты убил ее, — прошептала Элен и впилась взглядом в мое лицо.

— Нет.

— Значит, она у тебя… Она у тебя! Отдай ее мне! — Элен прости что кричала, касаясь меня руками, и я понимал, что будь она достаточно сильной, то попыталась бы меня обыскать.

— Нет, Элен, у меня ее нет.

— Но теперь ты знаешь… Ты догадался?

— Нет. Знаю только одно — ты не сошла с ума. Но я хочу знать все, Элен, и как-нибудь это выясню. Выбирай: или сама мне расскажешь, и я подумаю, что можно сделать, или…

— Или что? Говори же!

— Или же, уверяю тебя, твой друг комиссар уже завтра утром заполучит эту муху.

Элен замерла, и, хотя уже становилось прохладно, лоб и руки у нее покрылись испариной. Даже не смахнув прядь длинных русых волос, которые ветер сбросил на лицо, она пробормотала:

— Но если я тебе скажу… Пообещаешь мне, что прежде всего не убьешь муху?

— Нет, элен. Сначала я должен узнать, а потом уже обещать.

— Но, Франсуа, пойми же — я пообещала Андре, что убью муху. Я обязана сдержать слово, а до тех пор не вправе что-либо сказать.

Я почувствовал, что оказался в тупике. Не то, чтобы терял опору, но преимущество терял. И решился выстрелить вслепую.

— Элен, ты, конечно, понимаешь, как только полицейские займутся этой мухой, они поймут, что ты не сумасшедшая, и тогда…

— Нет, Франсуа! Ради Анри! Разве ты не понимаешь? Я ждала муху; надеялась, что она меня здесь найдет, но не могла же муха знать, что со мной случилось. Потому ее пришлось отправиться к тем кого она любит — к Анри, к тебе… К тебе, который мог бы понять, что нужно делать!

Действительно ли Элен сошла с ума или снова симулировала сумасшествие? Но, безумная или нет, она была загнана в угол. Не зная, как действовать дальше и как нанести решающий удар без риска упустить Элен из-под контроля, я произнес очень тихо:

— Расскажи мне все, Элен. И тогда я смогу защитить твоего сына.

— Защитить от чего? Разве ты не понимаешь, что я здесь только для того, чтобы Анри не называли сыном женщины, казненной за убийство его отца? Разве ты не понимаешь, что я бы предпочла гильотину смерти заживо в сумасшедшем доме?

— Понимаю, Элен, и сделаю для мальчика все, что в моих силах, даже если ты мне ничего не расскажешь. Но если откажешься, то тогда я не смогу вести игру… И муха окажется у комиссара Шара.

— Хорошо, отведи меня обратно… в здание. Я отдам тебе то, что твой комиссар назвал бы «признанием».

— Ты хочешь сказать, что написала его?!

— Да. Оно предназначено не тебе, а скорее твоему другу комиссару. Я предчувствовала, что рано или поздно он доберется до правды.

— Значит, ты не будешь возражать, чтобы комиссар прочитал признание?

— Поступай, как считаешь нужным, Франсуа. Подожди минуточку.